Ричард давно уже не питал иллюзий насчёт того, что на свежем воздухе ему-де может стать лучше. Просто в закрытых помещениях его состояние ухудшалось в разы быстрее. И вот, ему очередной раз стало нехорошо. Разглядев, который час, парень едва не застонал. Шесть утра. Шесть! Чёрт побери. Кашель и удушье не только не позволяли, однако, более заснуть, но грозили угробить на месте. Кое-как успокоив Алекса, кажется – совсем не убедительно, и попросив напарника сообразить что-нибудь на завтрак, раз уж забыться сном в таких условиях был не способен и он, Ричард оделся, горячо надеясь, что ничего не напутал, делая это фактически впопыхах да почти вслепую, выпил привычную таблетку и чуть ли не пополз к выходу, шатаясь и хватаясь за всё, что подворачивалось по пути, из-за головокружения.
Тьма с блёклыми светлыми разводами перед глазами рассосалась окончательно только спустя полчаса. Ричард увидел небо. Ощутил озноб. Вдыхал и выдыхал – полной грудью, очень медленно, считая каждый вдох и выдох по двадцать секунд, причём при полном выдохе перед новым вдохом отмерял четыре секунды, а, набрав воздуха в лёгкие до отказа, ждал десять секунд. Правильное исполнение этого упражнения требовало полной концентрации. И молодой человек опустил веки, закрывая себе обзор. До окружающих ему вовсе не было дела, даже если бы по двору маршировал отряд драгун при полной боевой амуниции, распевая патриотические гимны. Только бы никто не подходил ближе чем на полтора метра и уж подавно не ПРИКАСАЛСЯ к нему. Впрочем, процедура способствовала душевному умиротворению, Ричард сейчас до последнего бы постарался избегнуть выяснения отношений. Врач запретил ему сильно нервничать и выходить из себя. Блэквелл плевал бы на врача, но Алекс расстроится, если он не станет себя беречь, да и цель у этой недоувеченной жизни ещё имелась. Наверно. Теоретически. Такая цель ничем не уступает любой другой.
Он обещал другу, что не умрёт. Пожалуй, только то, что Ричард пытался по мере сил быть человеком слова, и способствовало тому, что он до сих пор не отравился к чертям собачьим этими самыми грёбаными лекарствами, чтоб им гореть в Аду вместе с изготовителями.

Во дворе поднялись шум и какая-то возня. Ричард давно уяснил себе, что, если вмешиваться в чьи-то выяснения отношений, то рискуешь здорово получить от обеих сторон. Не говоря о том, что мало успел, да особо и не старался, изучить, что тут принято, а что – нет. Иначе говоря, вероятно, вот такое сомнительное поведение в "пансионате" может оказаться в порядке вещей. И кто он таков, чтобы лезть и что-то менять? Блэквелл не просто так избегал общества. В результате в любом социуме он с успехом сходил за вылезшего из закрытого бункера после дюжины лет добровольного заточения.
«Это не моё дело… Ни в коей мере не моё…» - ну не выглядел этот парень тем, кто будет терпеть домогательства и измывательства, если они ему не нравятся. Следовательно, сам всё прояснит. Да и какая разница? Почему Ричарда должен беспокоить посторонний юноша? Не сват, не брат, не товарищ, не напарник, не преподаватель, не один из здешних сотрудников… Впрочем, из всех перечисленных британец вмешался бы лишь ради своей Пары. И то лишь потому, что воспринимал того как неотъемлемую часть себя, от которой зависит его собственное благополучное существование. Эгоизм? Возможно. Почему бы и нет? Какого чёрта он должен думать о других? Что они сделали хорошего для него? Даже родители отказались, разрешили запереть единственного сына здесь. Чего уж ожидать от случайных прохожих? Сегодня здесь, а завтра - там, и тебе уже приходится отрывать им головы. Или что другое. Приятно? Мерзко. Приходится контактировать с этим мясом. Но необходимо. Иначе мясом станет уже он. Или Александр.
«Удачи тебе с ней… Наслаждайтесь, пока можете...» - безразлично сказал про себя Ричард.
Самого Блэквелла затащить на пробежку можно было разве что под угрозой расстрела в самом буквальном смысле и ни в коем случае не в качестве блефа. Он мог поддерживать темп минут семь, может быть – десять, а потом выдыхался, и в глазах темнело, а в груди кололо так, что он опасался за своё сердце. Хотя, никто в его возрасте не умирает от сердечного приступа или другой чепухи вроде этого. Так говорил врач. Врачу можно верить. Отчасти. В темах, в которых тот компетентен.
«И в этом сумасшедшем доме я буду оставаться невесть сколько, а то и до гробовой доски?» - уныло и мрачно спросил невесть у кого Ричард, - «Я на это не подписывался…»
Англичанина переполнили брезгливость и презрение. Он не желал ни наблюдать людей вблизи от себя, ни, уж подавно, прикасаться к ним. Это ж сколько развелось-то на свете... Ходят повсюду. Ходят, ходят, ходят... Несказанно бесит. Поджав губы, парень устроился поудобнее, опираясь спиной об стену, и попытался отрешиться и, вдобавок, сделаться как можно более незаметным. Не хотел, чтобы внимание этих существ переключилось на него. Алекса-то рядом нет, а сам он абсолютно беззащитен. Попытаться влезть, скажем, в драку Ричард, разумеется, мог. Причём довольно легко. Ему вообще не доставляло никаких затруднений, ни телесных, ни моральных, перейти к рукоприкладству. Но это дорого бы ему стоило в итоге. За какой-то принцип, ради понятной цели мог бы. А за чужака, которого впервые видит? Тем более что того не калечат и не убивают. Даже не насилуют – ага, поди такого изнасилуй. Тут, скорее, наоборот будет. Во всяком случае, такого было первое впечатление Ричарда, а составлять второе ему было не интересно.

Отредактировано Richard Blackwell (2013-07-09 03:15:42)

Ричард был более не в состоянии игнорировать шум. Тот раздражал его. И делать вид, что спокоен и ему всё равно, парень дольше не сумел. Тем более что успел уловить, что его, кажется, заметили. Разговаривать, выдавливая из себя осмысленные звуки, стоя рядом с другими людьми, кусками плоти определённой формы, бурдюками, наполненными кровью и всяческой мерзостью, впрочем, точно такими же, как он сам, ему абсолютно не хотелось. Скрипнув зубами и поднявшись на ноги, весь – сгусток отчуждённости и настороженности, англичанин двинулся обратно. К Александру. В уютный обжитый угол. Углы губ Ричарда дрогнули от необоснованной ненависти к этим существам, виновным лишь в том, что они живые, и он едва удержался от того, чтобы сжать кулаки.
Никто. Окружающие для него – никто, пустое место. Так проще и легче. Так можно выживать. Иначе Ричард взбесился бы, напал бы на кого-нибудь и его бы снова забрали. И на сей раз окончательно пустили бы в расход. Кстати… Он бы, пожалуй, принял это с облегчением. Кроме напарника, его вообще ничего на этом свете не интересовало и не задерживало.
«Чего уставились? Почему бы вам просто не сгинуть, а?» - с ненавистью подумал Блэквелл, бросив на парня и молодую женщину косой взгляд прищуренных тёмных глаз. В горле дрогнул спазменный комок.
Ричард не понимал смысла существования всего этого мира. Абсолютно. Люди - букашки, которые какое-то время радостно попрыгают, а потом сдохнут, как им и положено. И подавляющее большинство максимум через три-четыре поколения вообще никто не вспомнит. Уборка могил – жалкие потуги близких отсрочить неизбежное забвение. Ричард, умри его отец и мать, не пошёл бы навещать их на кладбище, даже если бы мог. Он бы и на похороны не пошёл – не видел прока. Природа – бессмысленная, бесполезная, никогда ничего и никого не спасающая и не останавливающая красота. И она, между прочим, весьма жестока. Естественный отбор и всё такое. Любовь – бред и фантазия, которой смертные прикрывают свои одиночество и неприкаянность. Только вот ширма ненадёжная, прозрачная, сквозь которую всё отлично видно. Ричард примерно неделю назад пытался выколоть себе глаза, чтобы навсегда лишить себя необходимости видеть весь этот безвкусный балаган. Ему не позволили. Сначала его трясло от ярости, он кричал так громко, как мог, и обзывался последними словами, потом успокоился, и Ал обнимал его, а он этого не чувствовал. Только хотел, чтобы слёзы прекратили течь. И будто из другого мира слышал, как его друг просит, почти умоляет, кого-то ничего Ричарду не вкалывать. Расстояние, время и пространство иногда чудовищно, до неузнаваемости, искажались для него. И то, что пёрло из всех трещин, складок и щелей расходящейся реальности… Не описать никакими словами. Тут справились бы, пожалуй, Стивен Кинг и Говард Лавкрафт, а не молодой полусумасшедший парень, никогда не писавший книг.
Ричард панически, до паранойи боялся всех незнакомых ему людей. Мало ли кто или что они на самом деле. Он вообще сам-то ещё человек? Или уже нет? В кого превратили его эти эксперименты?

Отредактировано Richard Blackwell (2013-07-17 00:19:48)

Всё-таки люди слишком часто ни в какую не желают принимать элементарные невербальные посылы, говорящие о том, что их не хотят, что объект не предрасположен к контакту и вообще не интересуется посторонними. Ричарда, мягко говоря, не заботило обретение новых товарищей. Они отнимали у него жизненное пространство. От женщин и девушек этот парень вообще шарахался, как нечистый дух – от ладана. При этом Блэквелл плевал на греховность, ему просто было противно. Бессознательное отвращение, вгонявшее в дрожь. Вот почему на Наташу он воззрился, будто на ходячее вместилище всей скверны мира, а на сопровождающего её молодого человека – как на привратника в Аду. Он не собирался беспокоиться о том, какое впечатление произведёт. При виде него вообще могло возникнуть впечатление, что он чихал и на огромный, распахнутый навстречу искателям приключений мир, и на населяющих планету существ с самой высокой из всех колоколен.
Лишь через несколько месяцев этот человек, благодаря тёплому влиянию напарника и ещё нескольких не совсем безразличных к нему местных, понемногу начнёт смягчаться. Сейчас же на общество homo sapiens с озлобленностью и страхом смотрел до полусмерти замученный дикий зверёк. Ричард на самом деле ощущал себя куда младше своего возраста – совсем беспомощным и нуждающимся в опеке и руководстве. Эта ноша лежала на плечах Ала – но сколько ещё продержится исландец? Тот ведь тоже не стальной. Если с ним что-то случится, Ричард умрёт следом.
-Нет, не новенький. Первые полгода был изолирован от других студентов по причине отсутствия лояльности к здешнему руководству и системе вообще, - сухо и почти безэмоционально ответил всё же англичанин, слегка прищурившись, - Ричард, - взгляд его и вся поза прямым текстом вопрошали: "Ну как, с бессмысленными формальностями покончено, я могу идти дальше?". Он нуждался в укрытии, в которое можно забиться и позабыть об окружающей гнилой реальности. Чтобы не взвыть с тоски и не разбить себе голову об стену. В этой организации Ричард не собирался заводить никаких близких, тёплых отношений. Себе дороже. Он разглядывал Наталью и Такуми так, будто прикидывал, с какого места на теле лучше начинать вскрытие. Но не от злости, просто чтобы хоть чем-то занять себя. А то скука выедала изнутри. Развлекаться за чужой счёт, особенно в таком ключе, может быть, и дурной тон, но для Блэквелла разницы не было. Потому что лишь нечто экстраординарное у него и вызывало теперь некоторое подобие интереса. Его бы следовало держать в бессознательном состоянии, на транквилизаторах, а кормить внутривенно. Однако, поскольку это слишком накладно и не окупается – лучше пристрелить или усыпить. Ричард понятия не имел, как его всё же решились выпустить.

[NIC]Richard Blackwell[/NIC]
[STA]И совсем пуста дорога в Рай[/STA]
[AVA]http://s2.ipicture.ru/uploads/20130805/UJ4INUqO.jpg[/AVA]